Пустота - Страница 42

Реноко гладил их, точно породистых собак, и насвистывал цирковой мотивчик. Время от времени одобрительно кивал. Самому маленькому он сказал с усмешкой:

– Вижу, ты снова взялся за старую игру?

И добавил, широко раскинув руки, словно желая обнять все три артефакта одновременно:

– Раз вы снова в одной команде, это серьезная угроза!

Он кропотливо инспектировал саркофаги: то и дело остановится, подышит на стекло иллюминатора или бронзовую деталь отделки, потом протрет рукавом плаща. Но спустя некоторое время он вдруг замер и сел в углу. Лицо и поза его разом отразили полное равнодушие. Он словно бы впал в ожидание чего-то. Саркофаги тоже успокоились. Воспроизвести состояние сознания Реноко в тот момент было довольно сложной задачей. Он называл себя человеком, но не мог им считаться. Он зародился из нескольких строчек кода, в последний раз независимо осознававших собственное существование в дни славы цирка Сандры Шэн, а ныне во всех смыслах был эмергентным существом. Он не сводился к единственному кассовому аппарату или единственной закусочной, но облекал собой всю сеть «Блестящий пятицентовик» (а та, в свой черед, выступала филиалом «ФУГА-Ортоген»), в том числе ее финансовые и бухгалтерские программы, транспортную службу и строительный департамент, кадровые ресурсы и, всего более, повседневную их вирусную активность. Модифицированный вирус герпеса, которым заражался каждый работник закусочной, отвечал не только за контроль заказов кетчупа или решение пополнить меню новым блюдом, но и за генерацию, стабилизацию и самовыражение существа, известного как М. П. Реноко. Эти различные явления означали, дополняли или порождали его. В каком-то смысле он представлял собой набор инструкций, оставленный самою мадам Шэн, когда та решила отойти от дел цирка. Однако нельзя же функционировать пятьдесят лет подряд, не обзаведясь неким подобием собственной личности. Сам Реноко иногда полагал, что в том и заключается определенная гарантия его существования, хотя полной уверенности у него не было.

Примерно через час в противоположном углу палубы что-то началось. Над полом запорхали несколько бледно-зеленых мошек света, потом исчезли. Появившись снова, стали лениво дрейфовать навстречу друг другу, кружиться, как мошкара в послеполуденную жару, разделяясь и снова собираясь, пока через несколько минут не приняли четкую, узнаваемую форму. Эта фигура была несколько крупнее обычного человека и парила над палубой, так что плечи ее отстояли от плит пола на шесть футов, а ниже начинался компромисс между человеческим телом, мясными лохмотьями и обгоревшим плащом. У нее имелись руки, а вот ног не было.

– Привет, – тихо промолвила она. Саркофаги взбудоражились. Стали толкаться и пихаться. Светодиоды всех оттенков требовательно замигали на боковых гранях. Если Реноко очаровывал чужаков внутри, то новоприбывший вливал в них странную порывистую, нервную энергию. Палуба наполнилась такой ядреной смесью электромагнитных стилей и мотивов, что у М. П. Реноко волосы встали дыбом. Встряхнувшись, он поднял голову. Разум его вернулся оттуда, где витал. По лицу пробежала хитрая усмешка, и на миг он обрел полное сходство с человеком.

– Привет, – сказал он. – Давно не виделись.

– Я тебя помню, чувак. Ты дерьмово выглядишь.

– Мы оба дерьмово выглядим, – заметил М. П. Реноко, – но ты на мертвяка смахиваешь.

Смех.

– А в остальном – как у нас дела?

Реноко жестом обвел палубу.

– Достаточно хорошо. Как видишь, мы немного отстаем от графика.

– Знаешь ли, я не уверен, что тут вообще какой-то график уместен.

Реноко, казалось, увереннее утвердился в углу.

– Но мне бы хотелось его придерживаться, – сказал он. – Я последнее время малость замотался.

– Пятьдесят лет – долгий срок, челло.

– Если хочешь так считать, вольному воля. Я жду не дождусь отпуска.

– Ну да, пора бы, – согласился новоприбывший. – И тебя спустят в унитаз данных.

В продолжение этого диалога он деловито открывал панель на корпусе одного из саркофагов. Когда панель откинулась, он перегнулся через створку и утонул внутри по локти, словно работая с каким-то двигателем. По палубе прокатилась рябь полевых эффектов, похожая на люминесценцию в прибое. Все три саркофага тоже зарябили, накачивая теплый воздух странной физикой. Пошел обмен данными, который сопровождала различная музыка. М. П. Реноко наблюдал, как диковинные состояния вещества крадутся по стенам, преподнося себя как символы, галлюцинаторные огоньки или сценки из его собственного прошлого. Большей частью этот процесс заставлял его чувствовать необычную усталость. Он то и дело тер левую руку правой. Потом медленно поднялся, и ему вдруг вспомнился один из рассветов в цирке, взлетно-посадочное поле на забытой планете. Каждое утро отличалось – и каждое было похоже на остальные. Резкий свет на цементе, воздух пахнет солью и жареным. Хрупкая женщина, похожая на китаянку, с высоко зачесанными рыжими волосами, в узком зеленом платье чёнсам, маревом порхает в тепловой ряби между палатками, приковывая все взгляды, будь то людские или чужацкие.

– А может ли код заняться сексом? – всегда спрашивали журналисты.

М. П. Реноко вспомнил и еще кое-что, но это описать было сложнее.

– Ты ее когда-нибудь встречаешь? – спросил он тихо у другого призрака.

Новоприбывший удивленно хмыкнул и покачал головой. От этого простого движения полоски плоти, составляющие нижнюю половину его тела, заколыхались, как юбка.

– Никто ее сейчас не встречает, чувак. У нее полно работы. Она работает во имя общего блага.