Пустота - Страница 32

«Наблюдение это или предостережение?» – задумалась Лив Хюла.

– На них ни царапины, – сообщила она команде «Новы Свинг».

Кто из них погиб первым? Женщина, во всяком случае, казалась застигнутой в падении к отчаянию. Прослеживается ли одиночество или нежность в том, как склонился в ее сторону СЕРПИНСКИЙ? Туннель здесь сужался и расщеплялся на три, странные мраморные колонны стремительных очертаний закруглялись над головами трупов, подобные оледеневшим волнам. Не желая заглядывать в потемневшие визоры и тем переводить открытие в стадию вуайеризма, а может, опасаясь не так увидеть их, как обнаружить, что приняла МЕНГЕР и СЕРПИНСКОГО за тех, кем эти пустые, брошенные скафандры не являлись, Лив прошмыгнула мимо и направилась дальше. Линия молчала, хотя связь не прерывалась. Она внезапно проговорила:

– Вся разрушенная структура снова и снова подвергалась вторжениям извне. Трудно судить, когда и как часто.

Чем ближе она подходила к реактору, тем больше обнаруживалось прорех в структуре. Желтый свет Тракта проливался косым потоком на трубы и пучки кабелей, но низкоинтенсивная ионизирующая радиация окрашивала все предметы в голубоватый оттенок. Она слышала собственное дыхание, а также глухой кашель Толстяка Антуана, который пытался, задыхаясь, высвободиться из пилотского интерфейса. Еще слабее доносилась своеобычная сверхсветовая статика: эти помехи все описывают по-разному, а Лив они всегда казались далекими сиренами тревоги.

– Реактор прямо передо мной.

Он был размером с дом: установка удержания, покрытая наростами изначального материала разрушенной структуры. Из волокнистой кристалломассы торчали трубы.

– Они накачивали воду в жидкое тесто урана-235, и оттуда с пятичасовым интервалом поступал перегретый пар. – Она сверилась с дисплеями шлема. – Уровни радиоактивности показывают, что эта установка бездействует по крайней мере с девонского периода Древней Земли. Устройств вывода нет. Бог знает, зачем ее сюда воткнули. Она только и делала, что повышала собственную температуру на пару сотен градусов. Возможно, создавала комфортные условия для того, что здесь обитало изначально.

На «Нове Свинг» надолго воцарилось молчание. Затем:

– Антуан, я слышу тот же самый шум.

Глухое жужжание на таких низких частотах, что звуки не столько вторгались в нервную систему, сколько вытесняли ее, принося головокружение и металлический привкус во рту. Беспорядочные пятна в шлемокамерах сменились однородной голубоватой вязкой рябью.

– Я возвращаюсь.

Когда она развернулась, стало ясно, что в одном с ней помещении все же кто-то есть.

– Антуан? Вы что-нибудь видите?

Визуальный канал сдох, минуту-другую доносились только обрывки фраз:

– …блестит, как лак… куполообразное навершие…

И все время:

– Антуан? Антуан?

Лив тащилась по волокнистым коридорам. Это было все равно что потеряться внутри крупного органа какой-то твари. Позади сквозь пемзообразную зернистую губку прокладывал себе путь артефакт, в нетерпеливой погоне вырываясь из одной стены и тут же исчезая в другой. Он тут, наверное, четыреста миллионов лет караулит. Охотился ли он на тех двоих так же, как сейчас на нее?

Ирэн-Моне нравился космос, но она зачастую удивлялась, за каким хреном люди туда суются. Ее спроси, так в основном ради зрительных впечатлений. О, эти возносящиеся газовые башни, пронизанные гиацинтовым светом, искореженные ударными волнами от взрывов квазаров и всего такого, были прекрасны, спору нет; но временами просто чудовищны. Ирэн предпочитала теплые города на твердой земле, где дождливым деньком окна каждой ретролавки и каждого ателье сверкают прелестью личного выбора. Она предпочитала огни, саксофонную музыку, реющую розовыми и пурпурными мошками рекламу и души, что с такой готовностью раскрываются навстречу твоей. Шик, блеск, красота. Не подлежало сомнению, однако, что участью домоседки она ограничиваться не вправе. В конце концов, должен же кто-то заботиться о налогах и амбициозных бизнес-планах предприятия «Перевозка тяжелых грузов, Саудади», не говоря уж про подбор кадров!

– И вот я, – сказала она себе вслух, – среди звезд и галактик, великолепием, стоит заметить, почти не уступающих новой паре порнотуфель на высокой платформе от Минни Зиттельман.

Почти одновременно ее имя раздалось из корабельных динамиков:

– Ирэн… Ирэн…

Последовал шум вроде гак-гак-гак.

Она обнаружила Антуана в пилотском кресле, забрызганном рвотой; обеими руками он сжимал пучок разноцветных коннекторов пилотского интерфейса, словно пытался вырвать его изо рта. Он поджал колени до груди и лихорадочно трясся. Если и был у Антуана секрет, считала Ирэн, так это что он плохо чувствует себя в одиночестве; но выпадали и деньки, когда ему от одного чужого взгляда на себя становилось плохо.

– Солнышко… – проговорила она, аккуратно приподнимая его голову и бережно отсоединяя проводки, на позолоченных контактных площадках которых блестели крошечные ломтики мозгового вещества. – Ну это ж не твоя работа, и вообще, шел бы ты побрился, совсем зарос ведь.

Антуана снова вырвало, он вывалился из кресла.

– Я здесь? – вопросил он.

– Да, Антуан, ты здесь, все в порядке.

Дисплеи контрольного узла вдруг осветились. На них Ирэн увидела, как дергаются пятна света на ребристых стенах склизкого туннеля, как панически мечутся позади тени, как суетятся в развалинах нанокамеры и передают ложные изображения. Все было обработано для вящей реалистичности, а это означало предварительную сборку нарратива из нескольких ракурсов: программная психодрама с Лив Хюлой в главной роли. Лив медленно волокла себя по коридорам мимо проводов, пучками и гроздьями выдернутых там и сям из стен при попытке эвакуации астероида. Было видно, как за стеклом шлемовизора ее губы размыкаются и смыкаются, но слова не передавались. За ее спиной из стены туннеля лезла какая-то тварь, ясно очерченная, но все же недоступная пониманию.